— На моем шкафчике. Сунул и забыл.

Виктор высокий, как мачта корабля. Ему даже не надо поднимать руку. А мне пришлось встать на стул. И зачем туда положил?

Глупый вопрос. Все шкафчики закрываются, а оставишь коробку на видном месте — всегда найдутся желающие заглянуть в нее.

Я трясущимися руками открывала картонку, обшитую красным шелком. Сначала развязала золотую ленточку, потом сняла крышку и убрала в сторону шуршащую бумагу. На салфетке лежал круглый хлебец с растекшимся по нему медом.

— «Ухо слона»… — произнесла я и села на стул.

Глава 23. В постоянной нужде

Стоит ли объяснять, я ни минуты не сомневалась, что «Ухо слона» прислали сбежавшие старушки, ведь при них я упоминала об этом традиционном индейском блюде.

Я думаю, незатейливый десерт получил свое название гораздо позже, чем во времена Чингачгука — от современных американцев, действующих по принципу «что вижу, о том и говорю». До покорения Дикого Запада слоны там не водились, и коренное население не могло знать, какие они лопоухие. Наверняка блюдо имело какое-то свое, исконно индейское название.

В голове быстро нарисовалась картинка, где группа краснокожих мужчин во главе с вождем сидит у костра и попыхивает трубкой мира. После длительного молчания, один из индейцев, заговорщицки кивнув остальным и увидев потепление в их глазах, повернул голову к своей скв… к-хм, женщине и неторопливо произнес что-то типа такого:

«Будоражащая Кровь, испеки-ка нам тот хлебец на жире бизона да намажь его медом, что принес Укушенный Сотню Раз в свой последний поход к диким пчелам».

Да, именно так лакомство и называлось — «Круглый Хлебец, Политый Диким Медом». Язык сломаешь. Янки не любители забивать голову всякой чепухой, поэтому сказали свое веское — «Ухо слона» и баста!

Я еле дождалась конца рабочего дня.

Взглядом подгоняла минутную стрелку, а она с маниакальным упорством замирала на каждой черточке и только доведя меня до кипения, делала следующий шаг.

Несколько раз я открывала коробочку с незатейливым лакомством, подносила ее к носу, вдыхая густой медовый аромат. Перед самым уходом не удержалась, отломила небольшой кусочек. Посмаковала. Вкусно, необычно. Как хворост, который вместо сахарной пудры облили медом.

Ближе к подъезду я уже не шла, бежала. Благо нога перестала болеть, и ботинки на рифленой подошве не скользили.

Под козырьком столкнулась со счастливой семьей.

— Тетя Женя, привет! — Димка помахал ладошкой в варежке. Он сидел на руках у улыбающегося Игоря. На стоянке, посветив фарами, добротно заурчал японский внедорожник, готовый принять в свое просторное нутро тех, кто осознал, что любовь, если она жива, может простить все.

Ната вместо приветствия крепко меня обняла.

— Вы куда на ночь глядя?

— Хотим показать Димке, как красиво к Новому году украшен город. Главные улицы сплошь в огнях, а на центральной площади ледяные фигуры с подсветкой… Хочешь, поедем с нами?

— Нет-нет! Я домой. Меня там тоже фейерверк ждет, — я верила, что «Ухо слона» приведет меня к вигваму Чингачгука.

Влетев в подъезд, почувствовала запах ванили.

Ба! Да у нас появились новые жильцы — любители печеного! Выходит, и в прошлый раз не показалось?

На втором этаже, у квартиры, где за последние дни я не раз замирала, чтобы долбануть носком ботинка по двери, словно споткнулась. Даже сделала шаг назад.

Не знаю, какая сила заставила меня прижать ухо к двери. Я распласталась по ней, вслушиваясь в едва различимые шорохи.

Старушки вернулись? А может там поселились те самые любители сладенького?

Рука потянулась к кнопке звонка, а мозг лихорадочно соображал, что сказать, если дверь откроют не сестры.

«Здравствуйте! Это от вас так вкусно пахнет?»

Как-то не очень звучит…

«Привет! Я ваша соседка сверху. Если что-то случится, вы знаете кто виноват!»

Э-э-э…

И вообще, зачем мне стучаться в соседские двери, если меня ждет Чингачгук?

Я убрала палец от кнопки звонка.

Но дверь вдруг открылась, и моя рука, не успев вернуться в исходное положение, попала в чьи-то живые тиски. Неведомый ураган втянул меня в темный коридор.

Меня так крутануло, что с плеча слетела сумка, коробка с «Ухом слона» шмякнулось куда-то под ноги, шапка, что была плотно натянута на уши, исчезла, а мой начавшийся было крик «а-а-а!» прекратили чьи-то губы.

Густо-густо пахло ванилью.

Совсем недавно я добровольно распласталась на соседской двери, теперь же, подчиняясь чужой воле, была распята на стене. Настойчивые ладони заставили раскинуть руки, чужие пальцы переплелись с моими, твердое, словно сделанное из лучших пород дуба, тело прижалось к моему.

Ни вздохнуть, ни пискнуть. Ни пнуть.

Какой оглушающий поцелуй…

Аж голова кружится.

Когда мне позволили набрать в легкие воздуха, а разум кинулся перебирать варианты последующих действий (пора кричать или нет, это маньяк или меня просто перепутали с кем-то, чьего возвращения ждали), я услышала шепот, который до дрожи оказался знакомым:

— Женщина, что выбираешь: вигвам или терем?

«Сон или явь?! — завопил мой мозг, не успевая одновременно и обрабатывать информацию, и адекватно реагировать. Более спокойная его часть, наверняка расположенная в лобной доле, а не у виска, где дыхание мужчины оставляло теплый след на коже, скептически хмыкнула: — Явь? Конечно сон. Ведь ты же не удержалась, откусила «Ухо слона». Не могла дождаться, когда придешь домой? Вот тебя и накрыло на лестничной клетке…»

Раз сон, то я смелая. И даже чуть-чуть наглая.

И пусть я валяюсь на чужом пороге, просыпаться ни за что не стану.

Вернувшаяся с прогулки Наташа не оставит подругу в беде, разбудит.

Улыбка растянула мои губы.

Восторг и замирание сердца.

Я предвкушала то феерическое, что произойдет сразу же после моего выбора. Чингачгук или Чудище? Вигвам или терем?

— Шкуры койота или перины пуховые? — прошептала я в темноту.

А мысли летели лихорадочные.

Кого же выбрать: гордого индейца, чье скривившееся в неприязни лицо уже лицезрела, или Чудище лесное, которое до последнего скрывалось, но сразу призналось, что ему наплевать и на цвет моих волос, и на девственность?

Я только представила, как сильно Чудище может меня удивить. А как напугать…

От этого «напугать» внизу живота стало горячо, а в коленках образовалась неимоверная слабость. Ноги так и подкашивались.

Не виси я распластанная на стене, наверняка растеклась бы лужей по полу.

Рассудив, что Чудище хоть и чудище, но оно родное, русское, а я завсегда между русскими и американцами выбираю своих, вздохнув, скромненько так заявила:

— Чудище хочу.

Чудище (ведь лица его в темном коридоре я так и не видела) растерянно помолчало, потом хмыкнуло и произнесло явно с сарказмом в голосе, что сильно меня удивило:

— Вот ты какой, Цветочек аленький. Что ж. Будет тебе Чудище.

Кровать, освещаемая уличными фонарями и рекламными бликами, казалась огромной и занимала чуть ли не всю комнату.

Чудище было прекрасно и просило между первым и вторым оргазмами называть его Павлом.

Потом мы, уставшие и счастливые, лежали под одним одеялом лицом друг к другу.

— Привет! — мягко сказал он и улыбнулся.

— Привет! — ответила я и положила руку под щеку. Он повторил. Так гораздо удобнее. — Мы ведь спим?

— Спим, — подтвердил он. — Но утром обязательно проснемся.

— Нас разбудит чей-то звонок. В шесть.

— Мой. Я всегда в шесть встаю. Бегаю при любой погоде. Уже много лет.

— А потом? — было приятно разговаривать просто так, пока тело остывало, пока на нем таяли следы поцелуев и прикосновений, а сексуальное пресыщение не толкало на подвиги. Я знала, предвидела, что мгновения покоя рано или поздно закончатся, и нам вновь захочется объятий, разжигающих желание. Мы — исследователи наших чувственных возможностей, взявшие минутную передышку.